На 2024-й у Артема были большие планы. Главный из них — свадьба. Беларусская реальность внесла в них свои коррективы. В конце июля парню сделали операцию на руке. Через несколько дней после выписки из больницы на экране его смартфона высветился неизвестный номер. Набирали из милиции. Сказали, нужно встретиться, написать объяснительную. Причина, вспоминает молодой человек, была незначительная. Он объяснил, что пока чувствует себя не очень хорошо: у него гипс, швы. В ответ услышал: «Назови место, куда нам подъехать». Адрес озвучил без проблем, не ждал беды. Силовики примчались. Один из них показал удостоверение сотрудника уголовного розыска. Артема увезли в Следственный комитет.
В целях безопасности имена героев изменены. Чтобы поддержать Яну и Артема, перейдите по ссылке.
«Сказали, дело закрываем за неимением доказательств»
Несколько месяцев Артем строит жизнь в Польше. С ним его любимая девушка Яна. В середине мая они летали в Данию, чтобы пожениться. Романтическое событие, которого очень ждали, получилось не совсем таким, о котором мечтают пары: из-за необходимости срочно решать вопросы с документами пришлось спешить.
— Расписаться в Польше мы не могли, потому что нужны были справки из беларусского ЗАГСа, что мы не женаты. Заняли денег на билеты и полетели, — вспоминает парень. — Вернулись и в последний день моего легального пребывания в Польше подались на международную защиту.
Молодым людям чуть за 20. В августе 2020-го Артему, история которого и стала ключевой в их эмиграции, было 17. Он только окончил школу в Витебской области, сдал ЦТ и определился с вузом для поступления.
— Семья у меня неполитическая, но я интересовался историей Беларуси. Смотрел ролики на YouTube про начало правления Лукашенко, то, как он убирал оппонентов. Включал «Страну для жизни» (YouTube-канал, который вел Сергей Тихановский. — Прим. ред.), само собой, — перечисляет собеседник. — Меня задевал тот факт, что не могу жить в государстве, где к тебе хорошее отношение, людей считают за людей, соблюдают Конституцию и свободу слова. 9 августа мы знали, что в городе будет митинг. Даже в отсутствие интернета новости разносились. В какой-то момент позвонили знакомые: «В центре собираются». Небольшой компанией решили прийти.
В тот вечер Артема задержали. Домой он вернулся только через трое суток.
— Как и других, меня избивали кулаками в лицо, дубинками, ногами, но не могу сказать, что вышел сильно побитый. Видел людей, которые были черные от пяток до ушей, — описывает он свое состояние. — После освобождения появились нервные тики, кошмары. Помимо этого осталась травма глаза. Грубо говоря, правым не все вижу. Только через год обратился к окулисту. Боялся идти, думал, само пройдет.
Еще в изоляторе на молодого человека завели «уголовку» по ст. 293 УК (Массовые беспорядки). Как он сам говорит, ничего не нашли — и отпустили. Расследование продолжалось. Артем поступил в вуз. Начались пары, горы домашних заданий и новая жизнь. Студенческие будни сопровождали тревоги из-за ситуации с уголовным делом. С каждым днем напряжение росло. Было страшно, что в любой момент могут задержать.
— Через восемь или девять месяцев меня позвали в Следственный комитет. Вернули личные вещи, включая телефон. Дали подписать бумагу, что в моих действиях состава уголовного преступления не обнаружено. Сказали, дело закрываем за неимением доказательств. И в принципе, все, — описывает тот момент собеседник. — Не было каких-то радостных или гневных эмоций. Скорее опустошение.
Тогда, казалось, эта история для него закончилась.
«Ноющая боль была постоянно, иногда колющая. Терпел. Не мог спать»
В 2023-м Артем влюбился. С Яной они познакомились в компании общих друзей. Шутят, что сразу поняли: они родственные души, и много времени проводили друг с другом. В начале 2024-го парень почувствовал, что хотел бы сделать девушке предложение. Но сначала была операция на руке в одной из больниц Витебской области. После нее ему наложили швы и гипс и дважды в день прописали колоть обезболивающее.
— В больнице пролежал несколько дней, а потом меня отправили домой восстанавливаться, — рассказывает молодой человек.
Через четыре дня к Артему приехали сотрудники уголовного розыска. Почему он задержан, не объяснили, привезли в Следственный комитет и оставили в коридоре ждать. Пришло время колоть обезболивающее, но это «никого особо не волновало».
— Дали подписать какую-то бумагу. Не вникал, сказал, не могу, рука в гипсе. Потом завели к следователю. Тот матом стал говорить: «Доигрался, добегался». Первые две минуты вообще не понимал, чего касаются его словесные обороты. И только потом он сообщил: «Вот в 2020 году…» и показал материалы дела. Там протоколы допроса, фотографии — все абсолютно идентично тому, что было на меня в 2020-м и за что мне выдали бумагу «состава уголовного преступления в действиях не обнаружено», — передает ту беседу молодой человек. — Они переквалифицировали дело со ст. 293 (Массовые беспорядки) в ст. 342 УК (Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок. — Прим. ред.). Пригласили бесплатного адвоката. Сказали мне: «Уйдешь на четыре года». Сидящий рядом защитник добавил: «Я бы тут вообще всех пересадил». Я не понимал, что происходит. Руки тряслись, давление ужасно скакало. Попросил связаться с родственниками, на что получил отказ. Напомнил про обезболивающее. Ответили: «Тебе на ИВС все дадут», но позже мне дали только подзатыльник и предложили анальгин.
Допрос длился меньше часа и сопровождался фразами «сидеть тебя научат», «меньше 3,5 года сейчас не дают». После него Артема доставили в ИВС одного из городов Витебской области. В камере было немноголюдно, но холодно. Теплые вещи не разрешали.
— Гипс на больной руке был, грубо говоря, сантиметра на 3−4 выше запястья и до локтя. От боли потел, порой у меня чуть ли не бред был, на что мне предлагали анальгин, — описывает ситуацию собеседник. — В это время передвигался с заведенными назад руками и наручниками поверх гипса. Они дико продавливали все, что можно. Когда возили в Следственный комитет, спиной давил на руку. Ласточкой также ставили — руки вверх, ноги в два раза шире плеч. Все точно как у всех. Никаких отличий или снисхождения. Родные пытались передать лекарства, которые мне прописали, но ничего не разрешили.
Артем вспоминает ситуацию, когда в ИВС он почти выключился от боли и прилег на лавочку. Прошло меньше минуты, сотрудники тут же отреагировали: «Надевай наручники, выходи». По словам парня, ему дали подзатыльник, ударили по ногам и пригрозили неприятностями, если еще раз ляжет.
— Ноющая боль была постоянно, иногда колющая. Терпел. Не мог спать. Вырубался, когда совсем не было сил. Причем иногда это случалось днем, хоть в это время не разрешено даже руки на стол класть, нужно сидеть по струнке. За это несколько раз меня на полчаса-полтора стяжками привязывали к батарее за вторую руку, чтобы она находилась вверху. Так делали не только со мной. Это частая практика, — отмечает молодой человек. — В моменты, когда надевали наручники, могли постучать по гипсу. Слышали, что стону от боли, говорили: «Значит, не отвалилась».
«Из-за наручников и того, что по нему били, гипс потерял структуру и, считай, превратился в тряпку»
Через восемь дней Артему предъявили обвинение и перевели в СИЗО. Здесь отношение к нему было более нейтральное, но обезболивающее тоже не кололи, только в шутку интересовались: «Что у тебя с рукой?»
— Сразу, когда просил уколы, говорили: «Передай бумажку от лечащего врача». По-моему, они хотели, чтобы запрос был через медчасть СИЗО, — вспоминает собеседник. — Позже сообщили: «Прошло больше двух недель, и уколы не нужны». К тому периоду действительно боль была чуть меньше.
Еще через две недели, как и требовали показания, Артема отвезли к врачу, чтобы снять швы. Медик, увидев гипс пациента, был зол на силовиков.
— Из-за наручников и того, что по нему били, он потерял структуру и, считай, превратился в тряпку, — рассказывает молодой человек. — В СИЗО, чтобы его поддержать, подставлял карандаши. Как лангетка получалась.
После снятия швов Артему снова наложили гипс. Когда он был на консультации у врача, который его оперировал, медик объяснял, что его окончательно можно будет снять через две недели после хирургического вмешательства. Однако позже в изолятор пришел документ, что это можно сделать раньше. С того времени сотрудники говорили парню: «Снимай». Хотели отвезти в больницу. Он отказывался, но спустя три дня сам все «расковырял». Для подстраховки на ночь продолжал делать лангетку из остатков бинта и карандашей.
— Когда ходили на прогулки или меня куда-то вывозили, им нужно было проверять его металлоискателем, — объясняет собеседник, почему сотрудников злил гипс. — Мало ли что я туда положил.
В конце осени Артема судили и дали «химию». В декабре после апелляции он смог убежать в Литву. Говорит, рука срослась нормально, но иногда боль о себе напоминает.
— Когда оказался в Европе, не появилось ощущения, что все классно, безопасно. Был выполнен первый пункт, — отмечает молодой человек. — Теперь требовалось сделать все, чтобы Яна сюда приехала.
«Не знаю, что делал бы, если бы ее задержали»
Яна знала, что в 2020-м на Артема завели «уголовку», но дело потом закрыли. Когда в 2024-м парня задержали, он успел написать ей: «Происходит что-то неладное». Девушка поняла, что он напуган. Неизвестность была невыносима, требовалось собраться и действовать. Все, что она могла, — писать ему и носить передачи.
— Понимала, мне тяжело, а ему еще сложнее и нужна поддержка, — делится переживаниями она. — В какой-то момент следователь вызвал меня на беседу, неофициально. Пытался узнать, может, Артем где-то участвовал, какие-то переводы делал, комментарии, лайки оставлял. Мне сказать было нечего. Говорил не носить передачи, не писать, отвечала: «Хорошо». Но продолжала писать и носить. Думаю, они понимают, что для человека самое эмоционально тяжелое — потерять партнера, а я знала: моя поддержка делает легче, поднимает настроение.
На встречи силовики звали Яну несколько раз. Когда ее парень покинул страну, домой к ней тоже пришли с вопросами. Интересовались, где он, просили, чтобы уговорила вернуться, обещали, что ему за это ничего не будет, пугали, что его объявили в розыск. Опасаясь за безопасность, девушка начала делать визу. В этот период ее в очередной раз позвали «поговорить». Вспоминает, что шла и не понимала, это по вопросу парня или хотят задержать ее.
— Пока ждала документы, постоянно находилась в страхе, — описывает она свое состояние. — Боялась каждой проезжающей машины, каждого стука. Любой звонок в дверь — и все, сижу, трясусь. До сих пор такое есть.
Из страны Яна уехала в тот же день, когда забрала паспорт с визой. За окном стоял март. Было страшно, не покидало ощущение, что за ней следят. С другой стороны границы Артем тоже переживал. Причем настолько, что не стал дожидаться автобуса в Вильнюсе, а арендовал машину и поехал встречать девушку по дороге.
— Не знаю, что бы делал, если бы ее задержали. Я бы не смог спокойно быть на свободе в Евросоюзе, понимая, что не из-за моих каких-то неправомерных действий, но в целом из-за меня она за решеткой, — делится парень переживаниями. — Я бы этого не перенес.
«Ты, что сдурел?! Конечно»
Вопрос: «Готова ли ты выйти за меня замуж?» Артем задал Яне еще до того, как попал в СИЗО. На второй день в ИВС, сжимая ручку в кулаке больной руки, он написал девушке длинное письмо. В нем поделился переживаниями и извинялся, что предложение получилось не в той форме, как планировал.
— Чувствовал, домой скоро не попаду, по крайней мере, в ближайшие несколько месяцев. Понимал, если меня лишат свободы, юридически только брак дает право на свидания, — объясняет он. — И хотя головой осознавал, что меня ждут и все окей, ожидание ее ответа было волнительно. Но ответ пришел — и в нем была строка: «Ты что, сдурел?! Конечно». Все это — единственное, что доставляло положительные эмоции.
— Мы планировали расписаться, поэтому я не удивилась, — вспоминает Яна, как читала письмо с предложением. — Мне было все равно: поженимся мы потом или сейчас. Главное, смогу с ним видеться.
За границей проблемы в том, чтобы видеть любимого, ни у парня, ни у девушки не было, но необходимость в срочной свадьбе оставалась, и этот вопрос пришлось решать.
— Мы хотим обосноваться в Польше. Это не какая-то прихоть. Для нас тут больше возможностей по дальнейшей легализации, так как мы не просто политические репрессированные, а у нас есть корни. Также учеба именно здесь в приоритете. Но если я тут буду просить международную защиту, то по Дублинскому соглашению меня отправят в Литву, — объясняет ситуацию Артем. — Юристы порекомендовали подаваться от имени Яны. У нее польская виза. А я иду как ее муж по воссоединению семьи.
Согласно Дублинскому соглашению, заявление на международную защиту должна рассматривать первая страна въезда в ЕС и страна, выдавшая визу.
То, что все снова получилось не так, как мечталось, пару не расстраивает. Говорят, эта непростая ситуация еще больше укрепила их отношения.
— Пока находился за решеткой, Яна, можно сказать, была в таком же заключении. Жила новостями и мыслями обо мне, попытками помочь, — считает парень. — Понимаю, если человек прошел с тобой через такую беду, он остается со мной, что бы ни случилось.
