За все время войны из российской армии дезертировали больше 50 тысяч человек — об этом с ссылками на утечки рассказали в своем исследовании журналисты издания «Важные Истории». Среди них оказываются и срочники — их все чаще принуждают к подписанию контрактов и отправляют на фронт, особенно это участилось во время призыва весной 2025 года, самого массового в российской истории. «Север.Реалии» пообщался с двумя бывшими призывниками, которые дезертировали и уехали из страны. Личности и истории дезертиров прошли верификацию кризисной правозащитной группой InTransit.
«Я говорил родителям, что не хочу в армию»
В 2021 году Виталий Васильев из небольшого села в Чувашии закончил учиться на повара-кондитера в техникуме в Чебоксарах и попал под призыв.
— Я говорил родителям, что не хочу в армию, но они позвали участкового полицейского, чтобы тот со мной беседовал и убеждал меня. У нас была традиция такая — всей семьей в армию отправлять, — вспоминает Виталий.
Осенью 2021 года он вместе с другими срочниками попал на сборный пункт и их сразу же начали уговаривать подписать контракт — хотя тогда это было еще незаконно.
— Мы сидели, разговаривали, кто-то предложил контракт, и мы просто тогда сказали, что были бы не против. И все, ничего не подписывали. На две недели нас отправили на курс молодого бойца (КМБ), но я так ни разу и не стрелял. Еще через две недели нас забрали и отвезли в часть N02511 в Каменку, и там уже выяснилось, что из нас хотят сделать контрактников. Это было в январе 2021 года. Я говорил командиру, что не хочу, плакал, писал рапорты, что не хочу на контракт, ничего не подписывал.
После этого у них забрали военные билеты и повезли в Курскую область, сказали, что «на учения». По приезде военники вернули — в них уже стояли отметки о контрактах.
— Мы ставили палатки в Курске, было очень много людей, говорили, что сейчас начнется война. Лично мне это сообщил лейтенант, помощник нашего командира — со словами: «Я тебе ничего не говорил». Я в это верил с трудом, не мог подумать, что сейчас начнется полномасштабная война с Украиной.
Затем военных перевели в Белгородскую область. В три часа утра 24 февраля 2022 года их построили, сказали короткую речь о «защите родины», выдали промедол (быстродействующее обезболивающее), гранаты, пистолеты, обмундирование, посадили в танки и на грузовики — и повезли на войну.
— Некоторые были счастливы, будто им хотелось воевать, смеялись и улыбались. У меня складывалось впечатление, что они не понимали, что происходит, — вспоминает Виталий. — В моей роте были такие же пацаны со срочки по 18−20 лет. Позже я узнал, что один из них, который тогда, в первые дни, поехал, потом не выдержал и застрелился в окопе. Я сказал, что никуда не поеду, и пошел дальше спать.
Тех, кто, как Виталий Васильев, отказался ехать, отправили в Курск — грузить снаряды и носить ящики. Затем — в Белгород. И уже там военная полиция посадила их на «Уралы» и отвезли на войну. Виталий вспоминает, что тех, кто отказывался, задерживали и куда-то уводили.
— В марте нас повезли через Харьковскую область в Краматорск. Штаб был в школе, а нас прикомандировали к военному, который уже заселился в частный дом. Это был чей-то коттедж, там были фотографии людей, которые там жили до нас, когда они бежали, все побросали — посуду, мебель, даже документы. Атмосфера царила ужасная: все все грабили. Наши командиры постоянно куда-то ездили на БТР и возвращались с алкоголем, закрывались на втором этаже и пили, пока мы внизу стояли в дозоре. Прилетали ракеты, всё вокруг было в воронках. Помню, что ракета залетела в дом, в котором жила бабушка, мы похоронили ее в конце огорода. Солдаты находили гражданскую технику и ею пользовались. Например, были военные, которые ездили на VolksWagen Golf и зачем-то ловили гражданских, в основном, мужчин — у магазина была полуподвальная часть, и обычных людей держали там.
Мародерство было повсеместным, говорит Виталий, российские военные забирали из подвалов частных домов еду.
— Я был там неделю. Нас поставили в дозор, и я молил Бога, чтобы оттуда выбраться. Это не моя война, я никогда не хотел убивать украинцев, не хотел воевать ни в каком виде. План я придумал за один день, постарался все сделать максимально тихо, чтобы не вызвать подозрений. Засунул 31 патрон в автомат — 30 в магазин и один в ствол, чтобы выглядело так, будто я сделал это случайно. Я никогда не стрелял, и первый и последний выстреленный мной патрон был выпущен в мою же в ногу, в ступню. Все услышали, выбежали, сделали мне укол, я уснул. Утром меня повели к командиру штаба, который мне сказал, что меня в России посадят за самострел.
Виталия отвезли в импровизированный госпиталь близ Изюма, достали у него из ноги пулю, забрали телефон и на грузовом самолете доставили в Белгород.
— Почти все там были в очень тяжелом состоянии. Некоторые, кто мог сидеть, были, как я. Понятно, что были и другие самострелы — еще в Украине, пока мы ждали вертолет, я познакомился с парнем, у которого была прострелена кисть руки — якобы тоже случайно.
Виталию сделали прививки, вновь погрузили на борт и отправили в Подмосковье. Там, в госпитале, ему попался сочувствующий врач — несмотря на самострел, помог ему получить справки, необходимые для выплат.
— Меня вызвали на допрос к ФСБшнику, было страшно. Всю ночь думал, что мне ему говорить — и придумал историю, что нас якобы вызвали на задание, и что кто-то случайно прострелил мне ногу, когда спрыгивал с БТР. Но на самострел ему было все равно — он спрашивал, где я был, кого видел, убивал ли людей, общался ли с местными. К счастью, меня отпустили, — говорит Виталий.
Ему выписали освобождение, получать его нужно было в части. Предварительно раненных спрашивали, не хотят ли они вернуться на фронт. По словам Виталия, многие отвечали «да».
В часть он прибыл на костылях и в гипсе — и потребовал у командира освобождение, после чего его отпустили домой.
— Я сидел дома три месяца, началась мобилизация, а я не успел уволиться. Я ездил в часть, думал, получится уволиться по ранению, мне сказали, что нужно будет заново ломать ногу, и что меня однажды вызовут на операцию. Этого так и не случилось — кости фаланги у меня срослись так, что посреди них — нерв, и каждый раз, когда я ступаю, меня будто бьет током. Мне врач выписал бессрочную справку на освобождение, которую я принес в часть, уехал домой и не возвращался. Уволиться по ранению я не смог — мне сказали, что я еще нездоров. Они не могут меня уволить, поскольку я не проходил лечение, а лечение мне не назначали.
Виталий два года жил дома, практически не выходил на улицу и заказывал еду онлайн — очень боялся полицейских. В ноябре 2024 года его начали искать.
— В начале месяца военная полиция позвонила моим родителям, спрашивали, где я, почему не в части. Родители меня выдали, сказали мой телефон и адрес. Потом позвонили уже мне, сказали, что я не имею права находиться дома, и потребовали, чтобы я явился в часть. Я сказал, что выеду завтра вечером. Задолго до этого я уже связывался с «Идите Лесом», поэтому знал, что делать, и в тот же вечер уехал на такси в Беларусь. На следующий день я улетел в Ереван. Боялся, что поймают на границе, поэтому удалил всё из телефона, военный билет оставил дома. В аэропорту в Минске девушка спросила, не контрактник ли я, посмотрела на меня странно, куда-то звонила. Там ей по телефону мужчина в итоге громко сказал «пропускай его», этот момент тоже был страшным.
Виталий до сих пор находится в Армении. На фронте сейчас его младший брат, которого призвали на срочную службу в 2024 году.
«Каждые полгода людей приезжали забирать КаМАзы»
Риск оказаться на фронте существовал для солдат срочной службы еще в самом начале войны, но сейчас срочников уже систематически принуждают к подписанию контрактов — или отправляют на фронт просто так. Ситуация ухудшилась после того, как летом 2024 года войска ВСУ вошли на территорию России — в Курскую область.
Никите Звездову 19 лет, когда началась война, он еще учился в школе. Потом был в техникуме, откуда его исключили, пришла повестка. Тогда Никита еще не знал, что, если по ней не прийти, уголовной ответственности не будет — и летом 2024 года оказался на срочной службе.
— Появились отряды срочников, ехавших в Курск и Белгород — их отправляли воевать на границу, составляли списки, и каждые полгода за ними приезжали КАМАЗы. Оставшиеся в части рассказывали про тех, кого увезли — в том числе и тех, кто уже умер. Как я понял, некоторые надеялись, что им будут платить, но в итоге получали те же две тысячи рублей, что и остальные срочники, — говорит Никита.
По его словам, ситуация была безвыходной: срочников обманом или силой заставляли подписывать контракты, но и те, кто не подписали, могли оказаться в списке на отправку. Командование заманивало срочников на контракт обещаниями, что они якобы смогут получить выплаты. Более жесткие способы тоже были.
— Срочника могли в сушилке для обуви, где температура, в зависимости от настроек — от 40 до 100 градусов, запереть, чтобы подписал контракт. И там два амбала его избивали — как сами сочтут нужным, так и лупили. Под похожую пытку я попадал позже, на полигоне в Сергеевке. Меня заставляли в противогазе и в хазмате (антирадиационный костюм. — Прим. «Север. Реалии») приседать и отжиматься по 200 раз, бежать 50 кругов вокруг стадиона в полном снаряжении — я иногда думал, что у меня сердце просто не выдержит. И это все — по совместительству с моральным давлением, нарядами и периодическими избиениями. Были «вечные дневальные» — если ты не так ответил офицеру, то должен был весь день стоять на паллете и не двигаться, пока остальные были на учениях.
За срочниками приезжали и так называемые «покупатели» — представители боевых частей, которые тоже уговаривали призывников подписать контракт со своей частью.
В конце концов он сломался и в сентябре подписал контракт- а к октябрю уже был на учебном полигоне в Бикине (Хабаровский край. — Прим. «Север. Реалии»).
— Там были молодые контрактники, срочники и «трехсотые» (раненые. — Прим. «Север. Реалии»), оттуда уже отправляли на фронт. Нас на полигоне заставляли убирать мусорные баки лопатами и граблями, давая на это час, хотя за это время и половины нельзя убрать. Вызывали сжигать под палящим солнцем мусор на свалке. Когда нас отправят мы не знали — комбат говорил, что мы то разведчики, то штурмовики, то мы едем в Мариуполь, то в Мелитополь, то в ноябре, то в декабре. В конце октября он назвал последнюю дату — через две недели. Как раз тогда я решил дезертировать, — говорит Никита. Он уже не надеялся избежать фронта.
Никита рассказывает, что командование постоянно нарушало как устав, так и «человеческие нормы».
— На полигоне один офицер постоянно стрелял из травмата по срочникам, постоянно мучил их морально и физически. Если людей так изводить, это может плачевно закончиться — у нас люди и клиническую смерть переживали, у одного инфаркт случился. Всё равно не отпускали, только одного спустя долгое время. Если с контрактниками — все понятно, что инвалидов берут, то со срочниками — то же самое, берут астматиков, людей с язвой желудка, даже с вывихом позвонка, парень однажды просто не смог разогнуться. Их бесконечно держали в госпитале: полежали две недели и продолжали служить. Были люди с психическими расстройствами, которые «вскрывались», ходили потом в бинтах, я лично знаю один случай суицида. Была пара человек, которые намертво подорвались на мине, правда, случайно.
Видя все это, Никита понял, что ему нужно бежать. До этого у него еще сохранялись надежды откосить от службы, но теперь стало ясно, что другого выхода нет.
— Я уж думал себя и калечить, и на мине подорваться. Мысли были такие, что ногу не страшно потерять, только бы не быть там. Просто я вдруг понял, что в любом случае не смогу домой вернуться — если хочу живым остаться.
Никите дали увольнение на несколько дней — чтобы отдохнуть перед боевыми действиями. Он уехал в Хабаровск, через день был дома в Красноярске. Пока собирал вещи и прощался с близкими, ему пришла первая зарплата, на которую купил билеты в Армению.
И Никита, и Виталий говорят, что и сейчас боятся, что их могут поймать и вернуть в Россию. И их опасения не беспочвенны — дезертирам за рубежом может угрожать экстрадиция или похищение российскими военными. В конце 2022 года Казахстан выдал российским силовикам бывшего служащего ФСО, бежавшего от войны, а в апреле 2024 года из Астаны силой увезли в Россию бывшего контрактника Камиля Касимова. Похищения случались и в Армении — в обоих случаях в них фигурировали военные с российской военной базы в Гюмри.
Именно поэтому все дезертиры рассчитывают добраться до стран Европейского союза — прежде всего, до Франции или Германии, чтобы оказаться в безопасности.
Жизнь в Армении у Никиты оказалась непростой.
— Вначале меня еще спасали выплаты (по контракту), я мог выдохнуть, платить за жилье и искать работу. Но у меня были раньше другие представления об Армении — что так же, как в России, устроюсь на работу максимум за неделю. На деле оказалось, что ничего подобного — полгода спустя я мало отличаюсь от гастарбайтера на стройке в России.
Никита пытается сохранять спокойствие, но признает, что ситуация у него тяжелая, тем более что ему пока все еще не удается сделать загранпаспорт.
— Не знаю, как жить дальше. Я очень сожалею, что моя жизнь повернулась так и что я лучшие годы жизни трачу на бессмысленное существование. Но я рад, что не попал на фронт — я и так нервный, если бы у меня сверху был еще и ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство), вообще не знаю, как бы я жил.
Раньше солдатам срочной службы могли предложить подписать контракт только через шесть месяцев после начала службы, в 2013 году президент РФ Путин подписал указ, сокращавший этот срок до четырех месяцев. В апреле 2023 года Госдума приняла закон, согласно которому срочники имеют право подписывать контракт с первого дня службы.
В марте 2022 года Владимир Путин заявил, что ни срочники, ни резервисты участвовать в войне в Украине не будут. Однако солдат-срочников принуждали подписывать контракт и свозили к границе с самого начала войны — тогда об этом сообщал Комитет Солдатских Матерей. В 2023 году солдат срочной службы начали отправлять в Курскую и Белгородскую области. После того, как ВСУ вошли в Курскую область, стало известно, что служащих по призыву массово забирали туда из военной части в Каменке в Ленобласти. Осенью 2024 года родители срочников из Челябинской области жаловались, что их детей шлют на войну в Украине. В августе 2024 года именно срочники приняли на себя первый удар украинского наступления в Курской области, позже журналисты установили имена более сотни солдат-срочников из разных областей России, которые погибли, пропали без вести или попали в плен в ходе этих боев.